Резонансная статья Путина об Украине была опубликована как раз тогда, когда я только сел в поезд «Одесса – Ужгород». Естественно, отметил для себя, что Закарпатью в статье был посвящен целый абзац: «Отдельно скажу о судьбе Подкарпатской Руси, которая после распада Австро-Венгрии оказалась в Чехословакии. Значительную часть местных жителей составляли русины. Об этом сейчас мало вспоминают, но после освобождения Закарпатья советскими войсками съезд православного населения края высказался за включение Подкарпатской Руси в РСФСР или непосредственно в СССР – на правах отдельной Карпаторусской республики. Но это мнение людей проигнорировали. И летом 1945 года было объявлено – как писала газета «Правда» – об историческом акте воссоединения Закарпатской Украины «со своей издавней родиной – Украиной».». Посему решил поделиться своими наблюдениями и впечатлениями от пребывания на Закарпатье.

Сразу ошарашивают музыкальные предпочтения местных жителей. В попутке от Чинадиево до Мукачево играло нечто неописуемое – представьте себе брутальную шансон-версию песни «И снова седая ночь». В маршрутке до Берегово тоже играл низкопробный российский блатняк. Водители украиномовные, а слушают такую русскоязычную муть, что даже и в российской глубинке не услышишь. А вот пассажиры, направляющиеся до Берегово, говорят преимущественно на венгерском. Рядом сидели женщина с ребенком – краем глаза заметил, что интерфейс их мобильных телефонов на венгерском языке. В Мукачево запомнились постоянные очереди у обменников – горожане работают за границей, получают за труд в валюте и для расчетов им необходима гривневая наличность. Стоит отметить доброжелательность закарпатцев к гостям края. Предложил деньги за подвоз водителю попутки до Мукачево, но он вежливо отказался. Маршрутчик подробно ответил на все мои вопросы и высадил, где удобнее. Поэт и публицист Петр Мидянка в книге «Столп в центре Европы» так сформулировал местные нравы: «Закарпатці достатньо ортодоксальні й набожні: прийняти в дім подорожнього, голодного нагодувати, нагого одягнути — тут закон.».

В Берегово в семи километрах от государственной границы у меня автоматически включился роуминг. Если в Берегово больше автомобилей на венгерских номерах, то в Мукачево на словацких. Ужгородский «21 канал» вещает на венгерском. В Берегово таблички с названием улиц на двух языках – украинском и мадьярском. Сто тысяч закарпатцев уже обзавелись паспортами Венгрии. Но частью Венгрии закарпатцы не особо хотят стать. На вопрос о венгерском сепаратизме ответ моего собеседника был таков: «Какая еще Венгрия? Там у власти фашисты, фанатеющие от Хорти!».

Село Широкий Луг, где живет лауреат Шевченковской премии Петр Мидянка, находится в тридцати километрах от Тячева. Из Широкого Луга в Тячев и обратно есть всего два рейса в день. Выполняют их сорокалетний «ЛАЗ» и чуть более молодой «ПАЗ» - подобные реликтовые автобусы уже не встретишь в областных центрах Украины. Сразу замечаю несоответствие: на моих часах 11:30, а на часах в «ЛАЗе» 10:30. Первая мысль закрадывается следующая: «Может водитель забыл весной перевести на час вперед?». Оказалось всё неспроста. Общественный договор устроен так, что люди предпочитают жить, используя центральноевропейское время (CET) – никакими нормативно-правовыми актами это не закреплено. Оно и немудрено – Ужгород ближе к двенадцати европейским столицам, чем Киев. Да и контраст я сразу заметил – в Закарпатье темнеет на час позже по украинскому времени, чем в Одессе. Рассказали по этому поводу смешную историю. Назначили приезжего руководить управлением образования и сказали, что педагогический коллектив школы соберется для знакомства в десять утра. Руководитель приехал, а на месте никого нет. Уже потом ему объяснили, что собрание в десять утра по местному времени, т.е. в одиннадцать утра по Киеву – пришлось ждать час пока все придут.

О невидимых ментальных нитях, по-прежнему связывающих Закарпатье с Европой, Петр Мидянка пишет так: «І все ж люблю цю «злату Прагу», не тому, що так написав Олесь Гончар, а тому, що мої предки жили з нею в одному культурному просторі, що в цьому просторі живемо й зараз, допоки золотої Праги, Підкарпаття й України. І в Празі, і в Широкому Лузі, як не дивно, панують проросійські настрої. Чеська столиця, що в часах Вацлава Вітачека дала притулок російським білоемігрантам, нині настроєна неоднозначно щодо новітньої російсько-української війни й українських проблем у Центральній Європі та на сході континенту. Широкий Луг як вічно законсервована, з пастирсько-лісорубським архетипом закарпатська глибинка й у часи масариківської республіки була просякнута комуністим духом та ортодоксією. Не кращою вона залишається й сьогодні, де існують два заробітчанські потоки: на Прагу й на Москву.». В общем классическая ситуация, когда бытие определяет сознание. Пока душа закарпатца дома его физическое тело находится на заработках в Москве или Праге. Естественно, из России заробитчане привозят более консервативные настроения, а из Чехии более либеральные.

Людмила Загоруйко, супруга Петра Мидянки, перебралась в Широкий Луг из Ужгорода уже в зрелом возрасте и за сборник рассказов и новелл «Конец географии», описывающий сельские нравы глазами интеллигентной горожанки, получила в позапрошлом году премию Короленко как лучший русскоязычный прозаик Украины. Вот как в «Конце географии» Людмила Загоруйко описывает жизненный уклад одной из семей односельчан: «Родители, как поженились, так на шахты в Бельгию подались на заработки. Ещё до чехов, до коммунистов, за Австро-Венгерскую империю. Мечта у них была, как у всех и во все времена: землю купить, построиться. Всё. Дальше начинай по следующему кругу. Родители детям строят или помогают. Вся энергия, человеческий потенциал в кирпичи уходит. Учиться? Ветеринаром будет? Коровам под хвосты? Да никогда. Да мой Иван. Он на чехах заробить стільки. Машину купит ого-го-го. И крутит Иван хвосты на фермах Моравии. По сменам и регулярно. Кормит, поит, ухаживает, прибирает. С ног валится. Света божьего не видит. На сале с хлебом сидит. Какое сыр-салями? Моцарелла, камамбер? Кто когда пробовал? Глазами и с большим подозрением. «Ми таке не їме». Может, на праздник домой привезти, на стол выложить. Для гордости, украшению и форсу. Так — нет. Дорого. Построил отец сыну хижу. Отстрелялся за себя и за нащадка. Выполнил долг. Сын по заграницам помотался, копейку в жебі привёз, говорит отцу: «Няньо, мені сяка хижа не любить. Не модно. У сусіди май файніша. Висока, пурпурова». Как так. Мы не ковдоши. Мы ещё выше, фиолетовую. И всё. В руки кувалды снесли до основанья. Причём вдвоём, отец и сын в ракаши, объединенные общим стремлением. Ещё лет десять, как минимум, горбатиться будут, пока достигнут кирпичного совершенства. Хлев, летняя кухня, пивница и так до гробовой доски. А жизнь ушла. Вон там за окном спину показала. Нет, как не было. Родился — женился — построился — умер.».

Дома в Широком Лугу добротные – из красного или белого кирпича, крыши из металлочерепицы, ограды с красивыми коваными воротами, во дворике «Skoda» десяти-пятнадцати лет. Заробитчане смотрят как живут в Чехии и у себя дома пытаются построиться и наладить быт по европейскому образцу. В Широком Лугу нет цыган и бродячих собак, придомовые псы везде на цепи. Хотя хватает и хуторского абсурдизма. В одной из новелл Людмила Загоруйко рассказывает об односельчанке, купившей стол за четыре тысячи долларов – садится за него пару раз в год по крупным праздникам и бережет как главный предмет семейной гордости, символизирующий успех. «Конец географии» — это каталог сельских архетипов, поднятая на поверхность из глубин народного сознания хтонь и страшнейший мартиролог, напичканный ужасами. Женщина повесилась от тоски пока муж был на заработках в Чехии. Заробитчанин стал инвалидом на стройке и не получил почти никакой компенсации за увечья. Глушили рыбу на реке током и попросили подростка вытащить провод – глупая смерть из-за незнания элементарных правил техники безопасности. Но самые страшные истории в сборнике о том, как соседи ругаются из-за земли. Сносят межевые столбы, ссорятся и дерутся из-за каких-то несчастных тридцати сантиметров. И поэтому боюсь даже представить, что будет, когда в Украине таки откроется рынок земли со всеми вытекающими…

Мидянка в текстах использует весьма диковинные слова вроде «вурда», «тайстра» или «луйтра», но его творчество понятно без словаря даже мне, русскоязычному одесситу. Феномен Закарпатья в том, что в Широком Лугу картошку называют «рипа», а в Мукачево – «крумпля». Понять речь аборигена в Широком Лугу весьма сложно – говорят быстро на смеси украинских, венгерских, русских, чешских слов и местных диалектизмов. В церкви проповеди идут на старославянском. Разумеется, я решил выведать у краеведа Мидянки насколько правдивы слова из статьи Путина о том, что в 1945 году закарпатцы требовали, чтобы их регион вошел в СССР как отдельная республика. Петр говорит, что тогда у измученных войнами и частой сменой государственной принадлежности закарпатцев не было политической воли требовать особого территориального статуса от Сталина. От каждого села направили двух представителей на съезд народных комитетов в Ужгород и там они дружно проголосовали за вхождение Закарпатья в состав УССР. Требование стать отдельной республикой – это хотелка тогдашних клерикалов, не имевших политического представительства. Карпаторусская церковь, тогда находившаяся наполовину под юрисдикцией Сербской церкви и наполовину под Чешской, написала соответствующее письмо к Сталину, но оно не было принято во внимание.

Если тексты Людмилы Загоруйко красочные, импульсивные, эмоциональные, то публицистика Петра Мидянки более холодная, созерцательная и отстраненная. Совершенно разное миропонимание и летоисчисление. В разговорной речи Мидянка произносит «Це було ще до Тріанону» столь спокойно и обыденно как рядовой украинец говорит: «Это было при Януковиче» или «Это происходило в докучмовскую эпоху». Мидянка как настоящий поэт и возрастной закарпатец в энном поколении слушает музыку вечности, не размениваясь на сиюминутную суету. Отец Петра родился еще при Австро-Венгрии, в Первую мировую воевал за неё и был в плену на Куреневке, пережил Чехословакию и Венгрию, во Вторую мировую был угнан на работу в Германию, а умер уже при независимой Украине. Долгожительство предков, историческая память о существовании в составе разных государств и формируют неспешную закарпатскую экзистенциальность. Течение жизни в Закарпатье медленное, неторопливое. Только вот за рулем закарпатцы экстремальны и лихо водят, создавая массу аварийных ситуаций.

Беда в том, что остальная Украина недооценивает отрезанное от неё горами Закарпатье. Эта мысль пришла ко мне, листая качественный глянцевый чешский альбом о регионе в межвоенный период. В альбоме попалась красивейшая и точная формулировка на чешском: «Воловец – это закарпатский Давос». А ведь и вправду горные лесистые склоны с уютными шале ничем не хуже швейцарских. Заметил, что в Закарпатье чем проще интерьер заведения, тем вкуснее кухня – здесь содержание превалирует над формой туристического сервиса, а не наоборот, как в Одессе. К сожалению, в столичной прессе Закарпатье чаще всего упоминается в контексте того, что контрабас — это не только музыкальный инструмент.

На видных местах развешены баннеры, оповещающие о бесплатной вакцинации на границе с Венгрией.

Европа обратила внимание на Закарпатье, Путин высказывается о Закарпатье в програмном манифестирующем тексте, а Зеленский на это никак не реагирует. Я лично это молчание расцениваю как преступную халатность, которая в дальнейшем может привести к печальным последствиям для всей украинской государственности.